Говорят: «архитектура — застывшая музыка», подчеркивая тем самым синтез двух разных видов искусств. И если Петербург город классической архитектуры, то и аккомпанемент здесь должен быть соответствующий. Удивительно, но в полифонии звучания современного города по-прежнему есть место и русскому городскому романсу, и бардовской песне, и оперным ариям, и популярной зарубежной эстраде. Весь этот музыкальный «багаж» вполне помещается в репертуаре одного петербургского исполнителя, которого очень часто характеризуют как представителя «старой артистической семьи», отмечают его «теплый, лирический баритон», подчеркивают «интеллигентную и строгую вокальную манеру исполнения». Имя ему Андрей Свяцкий, и тема нашего разговора, естественно, музыка.

Андрей Свяцкий – исполнитель песен и романсов
Лауреат Всероссийских конкурсов

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Андрей Свяцкий. Музыкант (Б. Окуджава, обработка О. Максимов)

— Андрей, Вы часто рассказываете, что любовь к музыке и романсам досталась Вам от бабушки. А сохранились ли еще какие-нибудь интересные старые традиции в Вашей семье?

— Вы знаете, петербуржец я в третьем поколении, и предки мои были совершенно разного происхождения: один дед родом из Варшавы, другой из Литвы, одна бабушка родилась на Урале, а другая — та, которую я помню, поскольку она прожила более девяноста лет, — в Латвии. Когда бабушке было восемь лет, семья переехала в Петроград. Затем революция, Великая Отечественная война. До войны бабушка была актрисой, а оказавшись в эвакуации, стала работать шахтером, поваром. И, несмотря на то, что людям в то время приходилось просто выживать, она всегда оставалась на удивление жизнерадостным и благодарным человеком. Сегодня часто сталкиваешься с постоянными жалобами — бабушка не жаловалась никогда. Мне кажется, что это очень красивый и правильный взгляд на вещи, который каким-то образом она сумела мне передать. И если это считать традицией, то скорее внутренней, чем внешней. Что касается внешних традиций, то у нас никогда не было чего-то такого особенного, специального... ну, за исключением того, что у нас в семье прекрасно готовят пироги — дрожжевые, песочные и самые разные — ну вот такая своего рода традиция. Так что, можно сказать, что одна традиция материальная, а другая духовная — она никак не формулируется, она просто есть.

Андрей Свяцкий «Случайный Вальс» (обложка диска)

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Андрей Свяцкий. Не исчезай (М. Таривердиев, А. Вознесенский)

— Работая в разных музыкальных жанрах, Вы неоднократно признавались, что Петербург для Вас наполнен музыкой. Какую же именно музыку Вы слышите здесь?

— Вообще, я очень люблю оперу Чайковского «Пиковая дама». И когда я учился в консерватории, то прочитал у музыковеда Асафьева удивительное высказывание, что Чайковский озвучил Санкт-Петербург. Мне это, конечно, раньше в голову не приходило, но, действительно, именно так звучит наш город в чистом виде. Многие пытались озвучивать Петербург, причем не только музыкой, но и прозой, поэзией: есть Петербург Достоевского, Пушкина, как мы знаем. Для меня еще есть Петербург Александра Кушнера, нашего современника, который запечатлел более близкое нам время, и город поразительно узнаваем в его поэзии. Для меня звучание Петербурга началось, наверное, с русского городского романса: с того, что пела бабушка, а также с пластинки Агафонова «Песни сердца», которую мне подарили, когда я учился в школе. За исключением романса «Глядя на луч пурпурного заката, стояли мы на берегу Невы» там больше нигде не было ни слова о Петербурге, но в этом как раз и есть тайна звучания города, какая-то загадка. Если ты просто гуляешь и прислушиваешься, то, действительно, улавливаешь звучание музыки. И в Петербурге, как и в русском городском романсе, есть внутреннее достоинство, есть тепло, которое не внешне проявляется, как в цыганском романсе, где душа нараспашку, а город наш внутренне теплый, при всей его пасмурности и холодности. Он не отстраненный, а живой и, действительно, для меня порой звучит как русский городской романс. Может быть, для кого-то он звучит по-другому...

Валерий Агафонов «Песни сердца» (обложка пластинки)

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Валерий Агафонов. Глядя на луч пурпурного заката (А. Оппель, П. Козлов)

— Говоря об исполнителях классической музыки, мы знаем, что существует сегодня множество блестящих интерпретаторов, стремящихся «оживить» традиционные произведения с помощью новых современных трактовок. Вы же не ищете оригинальностей и говорите так: «важно не придумывать, а раскрывать смысл того, что написано поэтами и композиторами». Почему Вы придерживаетесь именно такой позиции?

— Дело в том, что есть определенные закономерности жанра. Например, иконопись: очень скупые средства выражения, и при этом такой великий иконописец нашего времени как архимандрит Зинон Теодор умеет в рамках этого жанра оставаться очень современным и в тоже время хранить древнюю традицию. Посмотрите, как он поразительно, если можно так сказать, оформил нижний Храм Феодоровского Собора в Петербурге. Или, скажем, Георгий Товстоногов — у него очень разные были спектакли, разные формы этих спектаклей, но он шел именно от автора. Часто происходит то, что берут форму, но не учитывают содержание, и происходит разрыв одного с другим. Это как бы новаторство, но, с другой стороны в этом новаторстве ощущается пустота. Почему, например, романсы слушают до сих пор? Потому что в них есть какой-то настоящий смысл, то есть, они не из головы придуманы, а чем-то наполнены, из чего можно бесконечно черпать и раскрывать. И мне кажется, что задача исполнителя и его новаторство — это как раз и есть раскрытие этого смысла, а не привнесение внешних новых форм. Вообще, искусство для меня — это умение угадать, а не сочинить или придумать от ума. Вот говорили о Мейерхольде как о гениальном режиссере-новаторе, формалисте, но мне кажется, что это было искусство сердца. Раскрыть сейчас в нашем мире — это уже новаторство. Если говорить о романсе, то здесь очень важна интонация человеческой речи, живой, сиюминутной — той, которая рождается сейчас. Вот говорят, что Шаляпин — новатор, но на самом деле он ничего нового не придумывал, и это удивительно. Он раскрывал, делал живым тот материал, который есть. Он говорил: вот эта фраза, в ней такой-то характер заключен. Так же, как и Вертинский: вроде бы интонация русского романса, но каждая фраза у него конкретна и понятна. Нельзя назвать это пением — это просто живая человеческая речь. И речь эта связана с сердцем, с пониманием, с какой-то глубиной. На самом деле ничего нового придумать невозможно, а можно только заново открыть.

А. Я. Головин
Портреты Федора Ивановича Шаляпина в роли Бориса Годунова в одноименной опере М. П. Мусоргского
1912 год

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Федор Шаляпин. Речитатив и ария Бориса «Достиг я высшей власти» из оперы «Борис Годунов» (М. Мусоргский)

— У Вас в репертуаре достаточно много песен известных авторов-исполнителей, но, может быть, Вы и сами что-то пишете? Или сотрудничаете с какими-то современными авторами? Вообще, есть ли сегодня попытки творчества в этом жанре, или он уже себя исчерпал на данный момент?

— Я сам песен не сочиняю, просто пишу какие-то стихотворения или заметки для себя, и они больше связаны с красотой природы. С музыкой сложнее. Возможно, что-нибудь откроется, и я начну писать песни, но это, опять-таки, должен быть момент не насильственный, не за уши притянутый. Пока такого естественного момента не возникает. Среди современных авторов, конечно же, есть одаренные люди, и некоторые их песни очень хочется спеть. Например, Татьяна Алешина написала великолепный романс на стихи Георгия Иванова «Не о любви прошу...». Недавно я услышал еще одну интересную песню, написанную, правда, в 80-х годах — Александр Суханов «До звука твоего звонка», и мне тоже очень захотелось ее спеть.

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Татьяна Алешина. Не о любви прошу (Т. Алешина, Г. Иванов)

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Александр Суханов. До звука твоего звонка (А. Суханов)

Дело в том, что многие сейчас пишут песни и стихи, но либо их вещи мне не подходят, либо просто не дотягивают до нужного уровня. И поэтому, чтобы никого не обижать, я говорю так — современных авторов не пою. Очень много сейчас банальностей, и нет поэзии, а русские городские романсы я отношу именно к поэзии. Должно быть что-то, идущее от сердца, и поэтому оригинальное. Ведь и весь наш мир неповторим: любой листок, любая дождинка — у Бога нет конвейера. И также настоящее что-то — неповторимо. А очень часто сталкиваешься с одной большой песней, которая везде звучит, и кто ее автор — непонятно. И то, что в музыкальном мире сейчас происходит — ритм, даже не ритм, а пульсация, — она заглушает собственно музыку, которую нужно уметь слушать, потому что слушание — это тоже определенная работа. Возможно, что именно поэтому некоторые люди до сих пор хотят слышать русский городской романс, как-то им насыщаться. Поэтому, попытки творчества в этом жанре есть, но достойных очень мало. Я назвал некоторые вещи, которые мне понравились, но их, конечно же, намного больше.

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Андрей Свяцкий. Отговорила роща золотая (Е. Пономаренко, С. Есенин)

— Встречается такая информация, что у Вас был опыт сотрудничества и с Мариинским театром, и с театром «Зазеркалье», но, тем не менее, театральной карьере Вы предпочли одиночное плавание, сольное творчество. Для того чтобы решиться на такой шаг, нужна либо помощь со стороны, либо очень сильный характер...

— Либо очень слабый характер, который как раз у меня, и именно поэтому я пою сольно. Я очень впечатлительный человек, и работать в театре — это нужно постоянно бороться с какими-то глыбами. Сейчас, если бы я пришел в театр, то смог бы себя поставить, потому что уже есть и психологическая защита, и свое собственное видение. Тогда же у меня таких возможностей не было. Поэтому я просто выступал и пел, меня приглашали на какие-то концерты, а затем меня услышала Елена Кузнецова, организатор сольных концертов, и предложила мне пять лет назад заниматься сольными концертами и очень мне в этом помогла. Сам же я, честно говоря, об этом не думал. Я просто знал, что мне нравится петь, почему-то нравится петь именно романсы. Но когда начинал, мне казалось, что я ужасно это делаю, а окружающие меня подбадривали, говорили: «Да нет, ну давай, ну ничего». Ну, в общем, как-то так и получилось.

Андрей Свяцкий «Романсы и лирические песни» (обложка диска)

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Андрей Свяцкий. Случайный вальс (М. Фрадкин, Е. Долматовский)

— Вас часто хвалят за особенно искреннюю и проникновенную манеру исполнения романсов, но, если вспомнить о том, что у Вас есть еще и актерское образование, сразу возникает вопрос: секрет Вашего исполнения кроется в действительном переживании этих очень лиричных по своему характеру произведений, или это всего лишь игра?

— Я вот так скажу: ничего переживать не надо вообще в принципе. Константин Сергеевич Станиславский в своей первой студии говорил: «Вспомните, что вы чувствуете...». А потом во второй студии он говорил по-другому: «Что вы делаете?». Таким образом, он чувства перевел в действие. Это сценическое действие, и уже оно включает какие-то переживания. Но при этом очень важно понимать, что ты делаешь, что происходит в данный момент, поскольку именно это тебя «включает» в процесс, точно так же, как и музыка «включает» твои чувства. Немаловажной также является атмосфера зала, публика. Часто на своих концертах во время исполнения первых трех песен мне кажется, что это какой-то ужас, что я делаю что-то не так. Но когда ты начинаешь понимать, для кого ты поешь, зачем ты это делаешь, и о чем ты, собственно, поешь, тогда это получается действительно искренне. Невозможно заниматься романсами и делать это неискренно, потому что это глупость будет, какая-то рисовка. И в этом смысле актерское мастерство, оно не спасет вообще никак. А если исполнитель старается жить, а не играть, то и публика это чувствует, и она тоже становится участником процесса. Если мы смотрим на Клавдию Шульженко, например, то нельзя сказать, что она поет, — она разговаривает, общается просто. У нее есть юмор, у нее есть жест — он сценический, но он как в жизни. И это не актерство, не рисовка, а просто такой разговор. В этом и состоит задача исполнителя: вот произведение, а вот ты, и нужно, чтобы дистанция между тобой и произведением ушла.

Клавдия Шульженко. Синий платочек (Я. Галицкий, М. Максимов, Е. Петербургский)
Из фильма «Концерт – фронту». 1942 год

— Стоит, наверное, теперь еще вспомнить о Вашем режиссерском образовании, в связи с чем вопрос: есть ли у Вас какой-то собственный режиссерский взгляд на то, каким должен быть именно Ваш концерт? Ведь не секрет, что сейчас в музыкальном мире всецело господствует эпоха шоу, где зрителя балуют не только музыкой, но и визуальными эффектами...

— Как сказал один человек: «Искусство стало неплохим бизнесом». Недавно меня пригласили выступить на одном закрытом концерте перед какими-то такими людьми, достаточно известными и состоятельными. И выделили на этот концерт огромные средства — банкет, аренда дворца и так далее, а на артистов выделили немного, и на естественный вопрос «почему?» ответили: «Да они не нужны». Дело в том, искусство воспринимают сейчас как блюдо, как «развлекалово» очередное, как то, что мелькает и заполняет пустоту. А ведь искусство может сделать мир лучше, и об этом не стоит забывать. Собственного стиля создания концерта у меня, наверное, еще нет... а, может быть, есть. Просто стараюсь, чтобы все шло от сердца. Я читал книги-воспоминания таких замечательных режиссеров, как Товстоногов, Кнебель, Дикой, Лобанов, которые были для меня как учебники, и там говорилось, что ничего особенного не должно происходить, а должно просто идти беспрерывное сценическое действие. Конечно, жанр концерта другой, но там тоже иногда возникает внутренняя линия — бывает, она рождается спонтанно. Я не могу сказать, что я этим очень хорошо владею. Иногда кажется, что что-то получается, а иногда нет. Конечно, должен быть какой-то зрительный ряд. На концерте, посвященном песням Вертинского, я выступал с куклами, и это было очень естественно для него. Этот концерт был о судьбе эмигранта. В его песнях много говорится о маленьком человеке, и себя тоже он чувствует как человека маленького, как что-то, что происходит в жизни как бы между строк. Ироничная отстраненная интонация Вертинского вызывает наше сострадание. Разные персонажи: балерина, музыкант, Пьеро. Это, кстати, то, что перешло потом к Высоцкому, который тоже говорил иногда как бы не от себя, а от разных людей. Вертинский закрывался перчатками, костюмом Пьеро, гримом, жестом и иронией. И поэтому куклы в моем концерте возникли естественно.

Александр Вертинский в образе Пьеро

— У Вас довольно большой опыт выступления за границей — в Польше, в Америке, в других странах, и Вы неоднократно признавались, что публика там — это, в основном, русские эмигранты...

— Нет, в Польше это поляки, хотя я не только на польском, но и на русском там тоже пою. И надо сказать, что поляки особенно любят песни Булата Окуджавы. Они его великолепно знают и помнят. Он как-то с поляками совпадает. Кстати, в Польше он и стал знаменит. Там во многом благодаря Агнешке Осецкой он стал известным. А в Америке — да, там русскоязычная публика.

— Тем не менее, существует такой музыкальный феномен, когда человек не понимает иностранный язык, но довольно легко воспринимает и чувствует мелодию. В русской авторской песне мелодия проста, а смысл глубок, и, собственно, в нем и есть вся прелесть жанра. Вы исполняете за границей таких очень самобытных авторов как Окуджава, Высоцкий, понять которых может, наверное, только русский человек. Есть ли надежда, что эти авторы станут когда-нибудь по-настоящему интернациональным явлением?

— Нет, я не думаю, что такое произойдет. Окуджава вряд ли станет интернациональным глобальным явлением, хотя в какой-то степени он им был: во Франции собирал тысячные аудитории, его даже переводили и считали французским шансонье. Иностранная публика, конечно, больше воспринимает мелодию, интонацию, голос. В Италии ко мне подходили и говорили: «какой у вас красивый голос», но о чем поется, понимали, наверное, в самых общих чертах: вот здесь о любви, а здесь человек молится, и так далее. Вообще, у меня нет ощущения, что романсы — интернациональное искусство. Это такое «наше», так же как и поэзия, которую трудно переводить, и очень мало кто ее читает, но зато всегда есть люди, которым она нужна позарез.

Булат Окуджава «Cоветский поэт и композитор» (обложка пластинки)
Париж, 1967

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Андрей Свяцкий. Былое нельзя воротить (Б. Окуджава)

— Получается, что иностранная публика никогда не сможет понять «загадочной русской души», а может только немного приобщиться к внешней музыкальной форме?

— Я думаю, что что-то они улавливают... Для меня, например, было открытие, что Чайковского — куда уж более русского композитора – никто на Западе понимать не может. Не могут они сыграть 1-й фортепьянный так, как мы. Понятно, что когда иностранцы поют Онегина — это ужасно смешно. Не потому что я сноб, а просто не те интонации. Но при этом Чайковский — самый исполняемый композитор в мире. Как это понять? Люди что-то улавливают... Я когда маленький был, меня мама повела на концерт Окуджавы. Я не понимал, про что поет этот дядя, но я помню свое ощущение радости и праздника. Я попросил маму купить пластинку «этого дяди», и все песни с этой пластинки очень быстро выучил. Поэтому, не обязательно понимать, можно что-то улавливать. Я, например, слушаю французские песни, не зная при этом языка. Недавно открыл для себя французскую песню «La mer», где ничего, кроме слова «море», я не понимаю. Хотя я сам пою на французском, и языком со мной периодически занимаются, но тут — фантастика! Душа раскрывается и все — ты как попугай начинаешь повторять эти слова, потому что слова – та же музыка. Или, например, Шаляпина тоже слушают за границей на русском. Не нужно знать языка, потому что ты понимаешь интонации, и это происходит на уровне ощущений. Мы же не на словах больше живем, а на чем-то таком эмоциональном. Это загадка. А музыка тем более не нуждается в переводе. Мы слушаем Баха, Моцарта, Бетховена, Шопена, и нам не надо их переводить — нам понятно. Наверное, в настоящем искусстве мы узнаем самих себя как в зеркале. И причем лучшее, что в нас есть. Мы не смогли бы воспринять, если бы этого в нас не было. Просто нам нужны «ключики», чтобы открыть потаенную дверцу нашей души, чтобы возникло созвучие, и человек действительно увидел и услышал.

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Андрей Свяцкий. Последнее воскресенье (Е. Петербургский, З. Фридвальд)

Недавно вспоминал Николая Печковского — знаменитый тенор, гениальный исполнитель Германа в «Пиковой даме». После войны его Сталин посадил в лагерь, за то, что он был в плену у немцев и якобы пел для фашистов. В ГУЛАГе зэки его проиграли в карты. И он описывал этот случай. Он лежит на нарах, и подходят к нему зэки и говорят: «Пойдем, голубчик, за барак». И он понимает, что его там порешат. Он идет за барак и там обращается к уголовникам: «Можно я напоследок спою?». И он спел «Что наша жизнь? — Игра!». И так спел, что зэки обалдели и сказали: «Ты для нас будешь петь». И таких историй очень и очень много...

Николай Печковский в роли Германа (опера «Пиковая дама» П. И. Чайковского)
Кировский театр

Audio clip: Adobe Flash Player (version 9 or above) is required to play this audio clip. Download the latest version here. You also need to have JavaScript enabled in your browser.

Николай Печковский. Ариозо Германа из оперы «Пиковая дама» (Что наша жизнь? – Игра!) (П.И.Чайковский, М. И. Чайковский)

© проект SpbStarosti